ПОСЛАНЕЦ¹

Он подошёл ко мне в московском метро:

– Шолом-алейхем, Бар-Кохба послал меня

За подмогой…

– ?

– Ты понимаешь, там, у нас в Бейтаре…

– ?!

И он замолчал,

А я пулей вылетел на своей остановке.

Мне кажется, это безумие заразно.

С тех пор, когда еду в метро,

Мои уши слышат в перестуке колес

Звон мечей,

А мои глаза видят в темных окнах

Удивленное лицо посланца Бар-Кохбы.

Не бойтесь! Я молчу.

Москва, 1983

ЛИЦОМ К ЛИЦУ²

Ливни за ливнями. Хлещет и хлещет вода.

Новым потопом неужто казнима земля?

Страх и восторг наполняют мне душу. Беда

В мир ворвалась, неминучую гибель суля.

Тонут в пучине и люди и звери. Пуста

Необозримость. Умолк захлебнувшийся крик.

Пуст мой ковчег. Я один. Безысходно уста

Немы, и яд одиночества в сердце проник.

Пенятся тучи. Ни берега нет, ни скалы.

Лишь иногда промелькнет в закипевшей волне

Левиафан. Но среди обезумевшей мглы

Бог еще милостив иль равнодушен ко мне.

Как бы то ни было, Он удостоил меня

Хаос увидеть. К явившему гнев Божеству

Взор устремил я и, смертный, надежду храня,

В буре кромешной, как в собственном доме, живу.

♦ ♦ ♦³

Караулы сменяются вновь у ворот,

Невзирая на то, что разрушены стены,

И чернеют обломки их возле дорог.

Караулы сменяются.

Башня – как перст.

Одиноко торчит над клубящимся прахом,

И камнями завалены рвы.

Караулы сменяются.

Площадь травой

Заросла, и от улиц следа не осталось.

Караулы сменяются вновь у ворот

Распыленного города.

Снова и снова,

Неустанные, будут сменяться,

Поверь.

СРЕДИ СКАЛ⁴

Кряхтит и скрипит

Пророчество, осуществляясь.

Его возвещали, кто знает, сколько столетий

Неделю в году.

От долгого возвещанья

Пророчество отшлифовалось и охладело

И стало блистать

Холодным и царственным светом.

Ну, точно светоч галута!

О, как было трогательно-спокойно

Отражаться в его чистоте!

А теперь исчезает чудо

Ожиданья. И пророчество в кровь

Нежную кожу верующих натирает щетиной

Своих пергаментных щек…

ИСТИНА⁵

На Мертвом море словно прозреваешь:

Простерся мир меж горною грядой

И краем мертвых вод вдоль узкой трассы, —

Она из дымки алефа ведет

К желанному неведомому таву.

Просоленные вечные кусты

Тебя сопровождают равнодушно

В горячей смеси воздуха с песком,

А бледный свет над скалами похож

На камня драгоценного лучистость.

Плывут над пеленой небытия

За Мертвым морем горы столь далеки

И Близки. А за ними – край земли.

Безглавая вне времени змеится

Дорога ниоткуда в никуда.

И нет перед тобою пальм Эйн-Геди.

Они – мираж.

ПОСТ ДЕСЯТОГО ТЕВЕТА⁶

Зимние нахмуренные лица

Гор вблизи святилища Шило

Золотеют так по-самарийски.

Ждали поколеньями они

Мой приход. И вот я здесь, попутку

Ждущий, чтобы к югу унесла –

До Бейт-Эля, к Раме, а быть может,

И в Ерусалим. Но тремпа нет.

Камнем я стою на перекрестке

Около святилища Шило,

Здесь среди простых арабских гоев.

И в оливах словно узнаю

Те березы, липы и осины

Гойщины покинутой. Вокруг

Столь уютно, нет, скорей интимно.

На шоссе легко влетает лань,

По-еврейски трепетна. Влюбленный

В эту лань, в знакомость этих гор,

В этих гоев, на ремне оружье

Поправляю – что ни говори,

Все возможно здесь, на перекрестке,

Около святилища Шило.

Но уже я ранен. Кровоточит

Ветренное сердце. Эта лань!

Трепетная лань! И нет попутки.

Остаемся с ней лицом к лицу.

Зимний месяц. Перекресток. Горы.

Около святилица Шило.

ПОСЛЕПРАЗДНИЧНОЕ⁷

Благородные фигуры встанут за стеклом витрины.

Милосердный и великий сядет во главе стола.

Две таинственных планеты и молитвенник старинный.

Клещи в ящике ржавеют. Двери. Что тут за дела?

Спит зимой медведь и водку хлещет русская девица.

Кто-то к Богу возвратился. Розы красные цветут.

Слово грустно прозвучало. Утка на пруду резвится.

В прошлое стучит сапожник. Что, мудрец, творится тут?

Без конца стремятся в реки влиться мутные потоки,

И учитель с первой буквы начинает свой урок.

Кружит странное созданье у наезженной дороги,

И опять сатрап жестокий приказал собрать налог.

Хоть ты умный, хоть богатый, Торы нет без урожая.

По чужим законам снова поколение живёт.

Кто богат как Крез, от скуки и от злобы подыхает,

И уходят дни и годы – всё вперёд, вперёд, вперёд.

Небывалым урожаем созревали в поле мины.

В гоменташи вместо мака порох бабушка клала.

Благородные фигуры встанут за стеклом витрины.

Милосердный и великий сядет во главе стола.

ХОББИТ⁸

С измятой ермолкой в кармане

Я говорю сам себе,

Что ермолка должна быть в сердце.

Я просто хочу передохнуть,

Взять короткий тайм-аут

В этой предложенной высшими силами

Ролевой игре,

Которая зовется еврейством.

Еще чуть-чуть

И я снова стану хоббитом.

Санкт-Петербург, 2010

ЕВРЕЙ⁹

Я жёлудь

Простого

Израильского дуба.

Я выгляжу экзотично

По восточноевропейским меркам.

Кажется, что я слишком большой

Для такого маленького дуба,

Слишком весомый для него.

Но мы одно,

Он и я.

***¹⁰

Конец кислева¹¹ – время резать гусей,

Потому что они уже набрали жиру к зиме.

Снег скрипит под ногами шойхета¹²,

И гуси поднимают крик,

А я чувствую себя виноватым,

Потому что я люблю драники

С гусиными шкварками.

Москва, 2017