Анатолий Каплан

Имя Анатолия Каплана (1903-1980) стало широко известно в конце 1960-х — начале 1970-х годов. В эти годы его работы постоянно экспонировались на ленинградских и всесоюзных выставках. Обрёл он и международное признание: его произведения пользовались успехом в Германии и Англии, США и Канаде, Австрии и Италии. 

Каплан не попадает в русло официального искусства в трудные 1950-е годы, не увлекается новациями авангарда в 1970-е. Его жизненный и творческий путь не изобилует драматическими коллизиями, не отмечен активным противостоянием догмам. Он достаточно ровен и последователен. 

Каплана часто называют художником позднего расцвета. И, действительно, в возрасте сорока лет он впервые приходит в литографическую мастерскую, в шестьдесят пять начинает заниматься керамикой, ещё позже увлекается пастелью, а после семидесяти открывает для себя «сухую иглу». И везде добивается высокого мастерства, вносит свою, каплановскую, характерность в самые разные техники и материалы, будь то графит, гуашь, пастель, литографский камень, офорт или произведения объёмно-пространственного ряда — керамические пласты и скульптура, к которой он обратился в последние годы. 

Будущий художник родился в Белоруссии, в маленьком городке Рогачеве. Воспоминания о детстве и юности в городке, напоминавшем старые местечки в черте оседлости, легли в основу его творчества, стали неотъемлемой частью его духовного мира. Формы народной жизни, древняя национальная традиция сформировали круг образов и тем, предопределивших развитие искусства Каплана. 

С 1922 по 1927 он учился в Академии художеств в Ленинграде. Здесь художник проживёт до конца своих дней. Среди учителей Каплана — А. Рылов, К. Петров-Водкин. В годы учебы он пробовал свои силы в разных видах искусства — графике, книжной иллюстрации; использовал уголь, создававший мягкую, бархатистую тональность, карандаш. 

Важнейшая веха в творческой биографии Каплана — приход в экспериментальную литографскую мастерскую ЛОСХа. Здесь не только обогащался профессиональный опыт, но сама атмосфера содружества давала постоянный творческий импульс. В литографской мастерской сложился первый каплановский цикл — «Касриловка» (1937-1940). Хотя название взято у Шолом-Алейхема, речь, по сути, идёт о том же Рогачеве. Быт еврейских местечек с их характерным обликом, своеобразием домашнего уклада определил строй и сюжетику первых каплановских циклов. Казалось бы, незамысловатое существование обитателей этих старых местечек должно было вызывать у художника чувство грусти. Однако, уже в ранних работах зримо проступает светлое лирическое чувство, поэтизирующее прошлое; уют и мир воспоминаний становится камертоном творчества Каплана. Обычные житейские мотивы и извечные человеческие привязанности в последующем наполнятся масштабным смыслом, станут метафорическими вехами бытия. 

В годы войны Каплан эвакуируется на Урал. Он преподаёт, участвует в выставках. Расстрелы женщин и детей, гибель стариков, партизан — зарисовки возникают одна за другой. И во многих листах — облик суровой уральской природы, небольшие посёлки и огромные заводские корпуса. В 1944 художник возвращается в Ленинград. Первые листы из серии литографий «Пейзажи Ленинграда» связаны с городом в военную пору — затемнённые улицы, разрушенные дома, землечерпалки на Фонтанке. 

Десятилетие между 1953 и 1963 стало для художника этапным. Оно отмечено неустанными поисками модели мира и человека, выявлением и оттачиванием характернейших черт изобразительной формы. В этот период Каплан связал свою творческую судьбу с одним из самых близких ему по мироощущению писателей — Шолом-Алейхемом. «Тевье-молочник», «Песнь песней», «Стемпеню» и даже «Рассказы для детей» нашли отклик и своеобразную интерпретацию в искусстве художника. 

На рубеже 1950-х-60-х годов, наряду с циклами на литературной основе, возникают так называемые «фольклорные циклы». В этих сюжетах Каплан нарочито примитивизирует форму, переосмысливает образы народного эмальерного искусства, резьбы, украшения драгоценных вещей. Пиком его фольклорной стилистики стал цикл «Козочка» — олицетворение уюта и поэзии прошлого. 

В сериях 1960-х годов — «Тевье-молочник», «Стемпеню», «Фишка-хромой» — все более отчетливо обозначаются «вечные» мотивы: рождение, любовь, смерть, замкнутый круг, находящий воплощение в разных ипостасях человеческого бытия. В цикле «Тевье-молочник» (1957-1961) художник выходит на новый уровень обобщения, взаимоотношения с авторским текстом. Важнейшими становятся не сюжетное развитие действия, а напряжённость душевной жизни и образная значительность персонажей. Центральное место в цикле занимают масштабные, во весь лист, портреты главных героев, несущие в себе черты типологического обобщения. Усиливается эмоциональная напряжённость пейзажа. 

Ещё более сложны взаимоотношения Каплана с литературной первоосновой в цикле «Стемпеню». Форма здесь рождается как бы импульсивно. Возникает святящаяся поверхность, проступает таинственная глубина. Это волшебство среды создаётся многообразием фактур, колебанием и перетеканием светлого и темного. Интерьер и предметы, их бытование в очеловеченной среде приобретает некий символический смысл. 

В цикле литографий к рассказу Мойхер-Сфорима «Фишка Хромой» (1966-1967) Каплан обращается к старому искусству резной стелы, включавшем в себя орнамент, изобразительные формы и шрифт. Лица нищих, бродяг и калек проступают на барельефах, высеченных на могильных камнях. Их тяжкие земные перепутья освещены у Каплана светом духовности и добра. Художник придаёт им величественность, отстранённость и успокоенность в царстве сна и бесконечности. 

Последнее десятилетие жизни художника проходит под знаком новаторских поисков и решений. Со смелостью, удивительной для человека 60-ти лет, обращается Каплан к новым техникам и материалам, и в их использовании высвечивается — в новой фактуре и пластике — неповторимое каплановское «я». 

Искусство Каплана обретает новые черты. Повышается энергия пластической линии, контрастность силуэтов. Исчезает живописная среда, столь характерная для его прошлых рисунков. Для Каплана последнего десятилетия рисунок становится все более приоритетным. Экономное строгое рисование обретает черты некоей формульности. 

Литография ещё живет в работах конца 1960-х годов — в цикле иллюстраций к «Рассказам» И.-Л. Переца (1967-1969), «Рассказам для детей» Шолом-Алейхема. Но словно исчерпав все возможности этой техники, Каплан обращается к графиту, карандашу, углю. Выразительны, как итог, как вывод, два его последних цикла — к «Мельнице Левина» И. Бобровского (1975) и «Натану Мудрому» (1977) Г. Лессинга. Они демонстрируют иное, чем прежде, отношение Каплана к искусству рисунка. В цикле иллюстраций к Лессингу — последнем, завершающем в творчестве художника — происходит своеобразное «очищение» образа от конкретности и характерности. Облик героя облагорожен, возвышен, величав. 

В 1970-х годах происходит возвращение к первоосновам, но возвращение «по спирали», где каждый виток — новая пластическая среда, обновлённая форма, выход в духовное пространство на более высоком уровне. Художник снова обращается к Воспоминаниям о Рогачеве» (1973-1979), выполняет серию листов к вокальному циклу Д. Шостаковича «11 песен из еврейской народной поэзии». Не прекращаются поиски в области техники, цвета, материала, поиски всегда содержательно наполненные. 

Исследователи склонны сопоставлять Каплана и М. Шагала. Но сравнение это не вполне правомерно. Каплан — создатель своего мира в интерпретации реальности, обращённого в прошлое и основанного на постоянном возвращении к истокам народной культуры. От года к году менялся почерк художника, усложнялось его мировоззрение, формировалась и оттачивалась стилистика. Его трудно назвать реалистом. Скорее он, действительно, близок тому пониманию условно-реального, о котором говорил ещё в 1930-е годы. Бытовые сюжеты становятся пластическими метафорами, несущими представление об общечеловеческих ценностях. Творчество художника целостно и органично — это его определяющее свойство. Сегодня искусство Каплана принадлежит всему миру, его произведения хранятся в музеях многих городов Европы и Америки.